«Обломов» — роман, написанный русским писателем Иваном Александровичем, входит в трилогию вместе с произведениями «Обыкновенная история» и «Обрыв», являясь её второй частью.
Полностью роман «Обломов» был впервые опубликован только в 1859 году, но начало работы над романом относится к более раннему периоду. В 1849 году была опубликована одна из центральных глав «Обломова» — «Сон Обломова», которую сам автор назвал «увертюрой всего романа». Автор задаётся вопросом: что же такое «обломовщина» — «золотой век» или гибель, застой? В «Сне…» преобладают мотивы статичности и неподвижности, застоя, но при этом чувствуется и симпатия автора, и добродушный юмор, а не только сатирическое отрицание.
Как позднее утверждал Гончаров, в 1849 году готов был план романа «Обломов» и закончен черновой вариант первой его части. «Вскоре, — писал Гончаров, — после напечатания в 1847 году в «Современнике» «Обыкновенной истории» — у меня уже в уме был готов план „Обломова“».
Однако, готовя роман к печати, Гончаров в 1858 году заново переписал «Обломова», дополнив его новыми сценами, и произвёл некоторые сокращения. Завершив работу над романом, Гончаров сказал: «Я писал свою жизнь и то, что к ней прирастало».
Гончаров признавался, что на замысле «Обломова» сказалось влияние идей Белинского, который выступал по поводу первого романа Гончарова — «Обыкновенная история».
В образе Обломова присутствуют также автобиографические черты. По собственному признанию Гончарова, он и сам был сибаритом: любил безмятежный покой, рождающий творчество.
Опубликованное в 1859 году произведение был встречен как важнейшее общественное событие. Сразу же после выхода в свет роман стал предметом обсуждения в критике и среди писателей, т. к. “Обломов” появился в эпоху общественного возбуждения, за несколько лет до крестьянской реформы, и был воспринят как призыв к борьбе против косности и застоя.
Так Н. А. Добролюбов в статье "Что такое обломовщина? " увидел в "Обломове" кризис и распад старой крепостнической Руси. Илья Ильич - "коренной народный наш тип", символизирующий лень, бездействие и застой всей крепостнической системы отношений. Он - последний в ряду "лишних людей", таких как Онегин, Печорин, Бельтов и Рудин. Подобно своим старшим предшественникам, Обломов заражен коренным противоречием между словом и делом, мечтательностью и практической никчемностью. Но в герое романа Гончарова типичный комплекс "лишнего человека" доведен до парадокса, до логического конца, за которым - распад и гибель человека. Гончаров, по мнению Добролюбова, глубже всех своих предшественников вскрывает корни обломовского бездействия.
В романе обнажается сложная взаимосвязь рабства и барства. "Ясно, что Обломов не тупая, апатическая натура, - пишет Добролюбов. - Но гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других, - развила в нем апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг в друга и одно другим обусловливаются, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-то границу. Он раб своего крепостного Захара, и трудно решить, который из них более подчиняется власти другого. По крайней мере – чего Захар не захочет, того Илья Ильич не может заставить его сделать, а чего захочет Захар, то сделает и против воли барина, и барин покорится... "
Но потому и слуга Захар в известном смысле "барин" над своим господином: полная зависимость от него Обломова дает возможность и слуге у спокойно спать на своей лежанке. Идеал существования Ильи Ильича - "праздность и покой" - является в такой же мере вожделенной мечтою и Захара. Оба они, господин и слуга, - дети Обломовки. "Как одна изба попала на обрыв оврага, так и висит там с незапамятных времен, стоя одной половиной на воздухе и подпираясь тремя жердями. Три-четыре поколения тихо и счастливо прожили в ней". У господского дома тоже с незапамятных времен обвалилась галерея, и крыльцо давно собирались починить, но до сих пор не починили.
"Нет, Обломовка есть наша прямая родина, ее владельцы – наши воспитатели, ее триста Захаров всегда готовы к нашим услугам, - заключает Добролюбов. - В каждом из нас сидит значительная часть Обломова, и еще рано писать нам надгробное слово". "Если я вижу теперь помещика, толкующего о правах человечества и о необходимости развития личности, - я уже с первых слов его знаю, что это Обломов. Если встречаю чиновника, жалующегося на запутанность и обременительность делопроизводства, он - Обломов.”